Игорь Гришин - Мастер Го[Го учит видеть]
— Кстати, я могу подбросить тебя в аэропорт! — Учитель улыбается, глядя на меня. Подбросить меня в аэропорт? Вот это новости! Если бы дверной проём его комнаты оказался в этот момент входом в пещеру Видящих я бы удивился меньше, чем сейчас. Впрочем, скорее всего, он собрался в областной центр за чем–то необходимым ему по хозяйству. Почему–то эта мысль сразу успокоила меня. Ну, конечно, почему я сразу не догадался об этом.
— Зачем Вам подвозить меня в аэропорт? На следующих выходных я всё равно собираюсь обратно. По дороге я заеду и привезу всё необходимое. Скажите, что нужно привезти? — мой голос был приветлив и доброжелателен.
— С чего ты взял, что мне что то нужно? Я собирался подкинуть тебя до аэропорта. Готов? Собирайся, нам всё равно по пути. Я еду в город!
По дороге, как ни странно, новый, а точнее старый поток мыслей захватил меня.
Учитель говорит так непонятно! У его слов так много трактовок! А почему собственно он так говорит? Почему ему не говорить так, чтобы его могли понять? Понять все. Кто все? Хорошо, пусть не все. Пусть только я. Ведь это я тот самый человек. Который его нашёл. Вернее — нашёл он. Человек, который прикладывает так много усилий к попытке понять его. А если на моём месте окажется другой человек? Другие люди? Как они смогут понять? Ведь вряд ли они сделают столько же попыток, сколько сделал я. А не является ли это затуманиванием? Затуманиванием с целью скрыть то, чего нет? Учитель вообще не говорит ничего конкретного. Не говорит ничего такого, что можно положить на доску как научный факт. Да, он немного не от мира сего. Он погружен в ведомые только ему вечные истины. Зачем ему с нами вообще разговаривать? Может, он просто открывает рот? А это я додумываю за него? И что додумываю, то и кажется, вылетающем из его рта?
Что–то я взъелся на него сегодня. С чего бы это? Что ж с того, что Учитель что–то сказал? В конце концов, Учитель ещё не Мастер Жизни. У него больше про Го, чем про жизнь. И можно его вообще не слушать. Люди говорят, что годами играют без Учителей, и ничего.
Да нет, это тема не о том, что его не надо слушать. Она о другом. Каждый из нас понимает другого только в меру своего понимания. Учитель себя тоже понимает в меру того же. Да, подумал я, уже пошло по кругу. И тут, неожиданно, новые вопросы буквально ворвались в меня. Я быстро набрал их в наладоннике. Вот они. Записаны именно так, как пришли мне тогда:
— Кто разделяет камни на свои и чужие?
— На чью жизнь влияет обладание камнями?
— Есть ли жизнь камня вне времени?
— Если ли время для неживого камня?
— Если камень рано или поздно будет снят, то, что или кто определяет длительность его стояния?
Быстро набив эти вопросы, я посмотрел на него. Он вёл машину. Так, как он держался в водительском кресле, опять навело меня на мысли о том, что я либо совершенно не знаю этого человека, либо знаю его очень мало.
— Да, — неожиданно заговорил Учитель, — задай мне эти вопросы, которые ты только что записал!
Я вздрогнул от неожиданности. Хорошо, быстро нашёлся я, я задам тебе вопросы. Это показалось мне достаточно дерзким, и придало мне новой энергии.
— Что не забирает время жизни? — спросил я его, глядя в наладонник.
— Свои камни.
— Можно ли забрать время жизни?
— Да. Присоединяя свои камни к чужим.
— Есть ли время жизни?
— Камень, не имеющий время жизни, не должен стоять на доске. Согласно правилам.
— Если увеличение времени жизни положительно или отрицательно, то каковы критерии?
— Положительно. Чем больше времени жизни, тем больше требуется постановок, чтобы снять камень с доски.
Учитель ответил на мои вопросы. Я успел записать каждое его слово. Их было немного. Он опять отвечал так, слово диктовал видимый только ему текст. Да, подумал я снова, но подмена всё таки прошла. Ведь он ответил не на те вопросы, которые были записаны изначально, а на те, что я намеренно модифицировал. Я еле заметно усмехнулся, и моё настроение улучшилось.
Хочешь — уже твоё!
В этой главе — рассказ о путешествии в горы, и о том, как Игорь встретился с довольно странным человеком, а также немного о том, почему этот человек показался ему странным. Также Игорь узнаёт в этой главе, в какую игру он оказался вовлечён.
В следующий свой приезд я застал Учителя собирающего свой рюкзак. — Чем занимаетесь? — спросил я его, радостно улыбаясь.
— Занимаюсь отработкой следующего фундаментального принципа, — ответил он, не оборачиваясь.
— Это, какого же? — сегодня я не мог скрыть своего хорошего настроения, свалившегося на меня неизвестно откуда.
— Этот принцип «хочешь — уже твоё», — ответил он, на миг оторвавшись от рюкзака, и посмотрев прямо на меня.
— Какой странный принцип, — засмеялся я. Я был уверен, что это шутка, и что он сейчас засмеется вместе со мной. Однако он не засмеялся.
— Этот принцип — не шутка. Этот принцип «хочешь — уже твоё»! — ответил он, стоя в полный рост и держа рюкзак за плечом.
Я присел на кресло.
— Так ты идёшь со мной? Или ты решил оставить себя без демонстрации? — его глаза лучились. — Разве ты не хотел познакомиться с теми, кто видел многое из того, что тебя интересует?
С небольшими рюкзаками мы подошли к автовокзалу. Этот путь занял у нас не более пяти минут, так как его городская квартира находилась недалеко. Почему то он не захотел, чтобы я взял такси. Это маленький город, сказал он мне. А таксисты — хорошие сплетники. Я не хочу становиться заметным всякий раз, когда отправляюсь с тобой в горы. Автобус пришлось подождать, и когда он подошёл, мы заняли в нём отведённые нам места. Автобус сначала шёл на север, а потом, при выезде из города, резко повернул на восток. Мы двигались по шоссе, зажатому горами и морем. Иногда горы расступались. И тогда казалось, что долина достаточно широка. Дорога довольно сильно петляла. Я не сразу понял, что вижу одно и то же ущелье, но только под разными углами.
Я не сразу понял, что вижу одно и то же ущелье, но только под разными углами. Оно было достаточно широким, если не сказать, огромным.
Оно было достаточно широким, если не сказать, огромным. Горная вершина, венчавшая его, в какой то момент напомнила мне пирамиду. На одном из поворотов серпантина Учитель попросил водителя остановиться и тот нехотя это сделал. Мы были единственными, кто вышел в этом месте. Найдя узкую тропку, он быстро зашагал ею через кусты. Лавина лесных запахов обрушилась на меня. Пахло солнцем, горячей землёй, смолой и листьями. Я внезапно почувствовал, что уже началось лето. Более того, что лето уже давно идёт, а я только сейчас, только сегодня это заметил. Достаточно быстро мы подошли к руслу реки. Это была одна из небольших горных речек, которые полноводны либо ранней весной, либо после сильных дождей. Я увидел развороченный глинистый берег, который больше напомнил мне карьер. — Здесь действительно велись раскопки, — он оглянулся и внимательно посмотрел на меня.
— И что же здесь искали? — спросил я, подыскивая место, чтобы не наступить в жидкую глину. — Панцири виноградных улиток или клешни речных крабов?
— Здесь искали бивни мамонтов, — ответил он, пристально наблюдая за мной.
— Вот никогда бы не поверил, что здесь можно найти бивень мамонта!
— И его здесь даже нашли, — ответил Учитель, — но это не главное из того, что нашли на этом берегу.
— А что же из главного, что здесь могли найти? — спросил я.
— На этом берегу нашли панцирь черепахи, — ответил он.
— Панцирь черепахи — это даже менее интересно, чем бивень мамонта, — я был уверен, что мы закончили говорить о местных палеонтологических находках.
— Возможно и так, — ответил он, — возможно, бивень мамонта — гораздо интереснее панциря черепахи. Подумаешь, какая невидаль, панцирь черепахи размером под полтора метра.
— Полтора метра? — я удивлённо посмотрел на него.
— Неужели ты никогда не видел панцирь черепахи размером полтора метра?
Я увидел по его глазам, что попался на одну из его удочек. Поэтому последующие полтора километра я помню не очень хорошо. Как, впрочем, и всего того, что я успел рассказать ему о черепахах. А точнее о своих знаниях о черепахах. Дело в том, что крупные рептилии, земноводные и прочие подобные существа занимали меня с самого детства. С тех самых пор, как мой родитель принёс домой книгу «Охотники за динозаврами». Я зачитал эту книгу до дыр, и помню, что у моего отца был даже неприятный разговор с библиотекарем. Разговор о том, что книгу слишком долго держали в одних руках. Ребёнком я не был скептиком и поэтому поверил всему тому, что было в книге, безоговорочно. В этой книге меня убеждало всё. И протёртый переплёт, на котором не осталось следов былого изображения и библиотечные штампы. И особенно кармашек, в котором хранилась карточка с номерами тех, кто читал книгу до меня. На этой карточке были двух– и трёхзначные номера. Все эти номера были зачёркнуты. Все, кроме одного — последнего номера. Мне казалось даже, что эта книга пахнет динозаврами. Этот запах был очень резким. Он был очень странным. Таким запахом не пахла ни одна книга в нашей домашней библиотеке. Я даже думаю теперь, что через запах этой книги я получил информацию куда–то вглубь себя. Куда–то очень глубоко. И ещё я помню первую страницу. Она сохранилась не полностью, один из её углов был оторван. Это был очень важный угол. Там, на этой странице, было написано о самой первой и самой важной для меня встрече с динозавром. С динозавром с берегов реки Конго. Я до сих пор помню это странное слово. Это слово «мокеле мбембе». Верхняя часть этой страницы была рисунком. Я подолгу смотрел на этот рисунок, поскольку он вводил меня в странное гипнотическое состояние. По сути дела там не было ничего. В стиле карандашной графики там были изображены примятые речные камыши. Они были примяты так, как будто ещё утром перед рассветом жаркого африканского дня там лежало огромное и загадочное животное. А потом оно ушло. Оно скрылось там, в бесконечной глади болот. Это болото художник очень верно передал горизонтальными карандашными штрихами. Вот на эту самую картинку я смотрел после уроков в школе. Я видел это существо. Даже не так — я боялся его там увидеть. Я боялся увидеть, как оно поднимает свою могучую голову и поворачивает её ко мне, идущему сквозь камыши. Художник иллюстратор оставил интервал для моего воображения. И оно заполнило его. Заполнило его так, как художник вряд ли сумел бы заполнить его сам.
